Накаркал Ворон – распахнулись двери дубовые, против солнца и не видать, кто в них стоит – волк али человек с глазами горящими, зелеными.

– Поздорову всем собравшимся. – Низким голосом проговорил-прорычал запоздавший чародей, перешагивая порог. Ухмылка как есть волчья, и волос не поймешь какой – издали серый, а присмотреться – одна волосинка рыжая, одна черная, одна белая. – Ох, и хороша же у тебя жена, Кощей, не в пример прочим. А то, помню, третья твоя супруга мне еще долго по ночам снилась: будто оседлала она меня, чисто коня ледащего, и сколько я по горам-долам ее не носил, все скинуть не мог, пока сам с кровати не свалился.

Хохочут чародеи, Кощей волей-неволей улыбается:

– Перекусить с дороги не хотите ли? Али сразу к делу перейдем?

– Мы, – отвечает Финист, – перед дорогой перекушанные, иным голодом томимы: растравил ты в нас любопытство великое, давай похваляйся – что по сусекам своим библиотечным наскреб?

Кощею и самому не терпится:

– Идемте тогда за мной, а ты, Василиса, скажи Прасковье Лукинишне, что обед отменяется, пущай сразу к ужину накрывает!

Заперлись чародеи в покое и беседуют вполголоса, только слыхать, как Финист иной раз воскликнет с изумлением: «Вот те раз!… Вот ужо не подумал бы!… Эдак все складно выходит!».

И не подслушать толком – воевода, дабы челядь в соблазн не вводить, пристроился в светлице у окна шелом свой парадный от ржи оттирать. Пока Прасковья Лукиниша углядела, крик подняла – он всю занавесь успел рыжим да черным испакостить.

Спросила я у воеводы про чародеев – не знает ли, что они там за совет держат, по какой нужде собрались? Черномор только плечами пожал:

– Да они часто собираются, у всех по очереди, опытом колдовским обмениваются. В прошлый раз Кощей к Финисту ездил, вернулся пьяный сверх меры, утром ничего вспомнить не мог, только воду пил кадушками; потом люди верные донесли, что кто-то на реке Смородине шесть мостов кряду поставил, к избушке Бабы-Яги ноги курьи приделал, мечом-кладенцом вековой лес положил, коня среброгривого у царя Берендея спер и путника проезжего козленочком обернул. Мосты да ноги убрали, козла расколдовали, а коня так и не нашли, пришлось деньгами вскладчину отдавать. Решили больше у Финиста не собираться, уж больно он потчевать горазд…

– А кто из чародеев самый могучий?

Воевода, чуть Прасковья Лукинишна отлучилась, на шелом поплевал – и цоп за занавесь, все одно стирать.

– Всех сильнее Кощей, ему любое чародейство подвластно. Ворон, Финист и Вольг по силе примерно ровные, да у каждого сила своя: Ворон больше со временем да премудростью книжной дело имеет, Финисту ветер да огонь покорны, Вольг тьмой ночной да зверями лесным ведает.

У меня вопросы ровно горохом сушеным из мешка худого посыпались:

– А Марья Моровна? В чем ее сила? Как она Кощея полонить сподобилась, ежели он ни одному чародею Лукоморскому не уступит?

Покосился на меня воевода:

– И откуда ты что прознала, Василиса Премудрая?

Мне от воеводы таиться нужды нет, крутить да ворожеей прикидываться не стала:

– Прасковья Лукинишна рассказала.

– Вот ужо язык не в меру ретивый… – Качает головой Черномор Горыныч. – Ну да ладно, все равно рано или поздно выведала бы, не от стряпухи, так от кого другого. Кощей про то вспоминать не любит, и нам заказал при тебе говорить, но коль уж прознала, доскажу: хитростью да обманом Марья Моровна Кощея пленила, в гости зазвала, а там сонным зельем и подпоила. В честном бою она против него не выстоит, да с нее станется в спину ударить. Чародейкой ее назвать язык не поворачивается – ведьма треклятая, силу из смерти черпает. Прочих чародеев поодиночке шутя раздавит, с двумя намается, троих же обойдет сторонкой.

– Что ж они всем скопом ее не изловят и к ответу не призовут? – Подивилась я. – Посидела бы сама так-то в темнице, в оковах железных…

– То-то и оно, что укрылась где-то Марья Моровна, сбежала от гнева чародейского, с той поры ни слуху о ней, ни духу. Подозрительно сие зело, чародеи давно голову ломают: как бы это ее, злодейку, сыскать да изловить, пока не удумала чего. Цепочки серебряные у них на шеях видела? То знаки братства чародейского. Ежели кто из собратьев в беде великой окажется, на цепочке кровь проступит. Они уж давно дружбу промеж собой водят, ан цепочки только в прошлом году вздели, после того, как Кощей в темницу угодил – мало ли еще какая беда приключится.

Вижу я, что из воеводы ничего больше не вытянешь – сам толком не знает, зачем Кощей чародеев вызвал. Припомнила я, что есть у меня письмецо заветное, батюшкино, велела Матрене котомку со двора принесть. Она и венок заодно прихватила, в углу поставила. Ничего такой, веселенький. В котомке пирожки да пряники домашние – небось, нянюшка собирала, знала, чем меня порадовать. Я Матрену пряником угостила, сама же за письмецо скорей схватилась. Батюшка самолично писал, по почерку корявому видать:

"Здравствуй, дочь моя любимая Василисушка! Жива ли ты… (перечеркнуто)… Как тебе там живется-поживается? Мы тебя иногда вспоминаем (перечеркнуто)… Думаем о тебе денно и нощно, скорбим безмерно. Ежели чего напоследок… (перечеркнуто)… Ежели чего душеньке захочется, отпиши мне, не стесняйся, я пришлю. А у нас тут все хорошо, залу тронную почти починили, а то Илья Муромец ее вдребезги разн… (перечеркнуто)… беспорядок в ней навел небольшой. Как уволок тебя упырь прокля… (перечеркнуто)… Как ушли вы с мужем, Муромец совсем рехну… (перечеркнуто)… осерчал малость, схватил лавку и давай гвоздить направо-нале… (перечеркнуто)… и показал силушку молодецкую, чем вогнал послов в страх велик… (перечеркнуто)… внушил послам безмерное уважение к нашей державе, породившей столь могучего богатыря. Марфуша на него не нарадуется, вот уж молодец так молодец, не то что твой доходя… (перечеркнуто) Мужу привет передавай.

Сим остаюсь

Царь (перечеркнуто). Твой батюшка (перечеркнуто). Царь-батюшка".

И печать канцелярская в углу приложена. Ну, батюшка, ну, уважил-потешил, слов нет!

Затянулся совет чародейский. Солнце землю краешком погладило, а они все не выходят, за стол накрытый не садятся. Стряпуха не утерпела, постучалась: